Неточные совпадения
Ну уж мне, старухе, давно бы пора сложить старые кости на покой; а то вот до чего довелось дожить: старого барина — вашего
дедушку, вечная память, князя Николая Михайловича, двух братьев, сестру Аннушку, всех схоронила, и все моложе меня были,
мой батюшка, а вот теперь, видно, за грехи
мои, и ее пришлось пережить.
— Нет,
дедушка,
мой — не такой человек. Не то что глупостей каких, он как красная девушка. Денежки все до копеечки домой посылает. А уж девчонке рад, рад был, что и сказать нельзя, — сказала женщина, улыбаясь.
— Нет,
мой и не пьет и не курит, — сказала женщина, собеседница старика, пользуясь случаем еще раз похвалить своего мужа. — Таких людей,
дедушка, мало земля родит. Вот он какой, — сказала она, обращаясь и к Нехлюдову.
— Вы знаете, отчего барон — Воробьев? — сказал адвокат, отвечая на несколько комическую интонацию, с которой Нехлюдов произнес этот иностранный титул в соединении с такой русской фамилией. — Это Павел за что-то наградил его
дедушку, — кажется, камер-лакея, — этим титулом. Чем-то очень угодил ему. — Сделать его бароном,
моему нраву не препятствуй. Так и пошел: барон Воробьев. И очень гордится этим. А большой пройдоха.
Ваш
дедушка у нас его отнял; выехал верхом, показал рукой, говорит: «
Мое владенье», — и завладел.
Генеалогия главных лиц
моего рассказа: Веры Павловны Кирсанова и Лопухова не восходит, по правде говоря, дальше
дедушек с бабушками, и разве с большими натяжками можно приставить сверху еще какую-нибудь прабабушку (прадедушка уже неизбежно покрыт мраком забвения, известно только, что он был муж прабабушки и что его звали Кирилом, потому что
дедушка был Герасим Кирилыч).
— В
мое время в комиссариате взятки брали — вот так брали! — говорит
дедушка. — Француз на носу, войско без сапог, а им и горя мало. Принимают всякую гниль.
Этим исчерпываются
мои воспоминания о
дедушке. Воспоминания однообразные и малосодержательные, как и сама его жизнь. Но эта малосодержательность, по-видимому, служила ему на пользу, а не во вред. Вместе с исправным физическим питанием и умственной и нравственной невозмутимостью, она способствовала долголетию:
дедушка умер, когда ему уже исполнилось девяносто лет. Завещания он, конечно, не сделал, так что дядя Григорий Павлыч беспрепятственно овладел его сокровищем.
— Да ты не бойся, Устюша, — уговаривал он дичившуюся маленькую хозяйку. — Михей Зотыч, вот и
моя хозяйка. Прошу любить да жаловать… Вот ты не дождался нас, а то мы бы как раз твоему Галактиону в самую пору. Любишь чужого
дедушку, Устюша?
Любовь Андреевна. Минут через десять давайте уже в экипажи садиться… (Окидывает взглядом комнату.) Прощай, милый дом, старый
дедушка. Пройдет зима, настанет весна, а там тебя уже не будет, тебя сломают. Сколько видели эти стены! (Целует горячо дочь.) Сокровище
мое, ты сияешь, твои глазки играют, как два алмаза. Ты довольна? Очень?
Грамота давалась мне легко,
дедушка смотрел на меня всё внимательнее и все реже сек, хотя, по
моим соображениям, сечь меня следовало чаще прежнего: становясь взрослее и бойчей, я гораздо чаще стал нарушать дедовы правила и наказы, а он только ругался да замахивался на меня.
Моя дружба с Иваном всё росла; бабушка от восхода солнца до поздней ночи была занята работой по дому, и я почти весь день вертелся около Цыганка. Он всё так же подставлял под розги руку свою, когда
дедушка сек меня, а на другой день, показывая опухшие пальцы, жаловался мне...
Дедушка видел
мои синяки, но никогда не ругался, только крякал и мычал...
Был великий шум и скандал, на двор к нам пришла из дома Бетленга целая армия мужчин и женщин, ее вел молодой красивый офицер и, так как братья в момент преступления смирно гуляли по улице, ничего не зная о
моем диком озорстве, —
дедушка выпорол одного меня, отменно удовлетворив этим всех жителей Бетленгова дома.
— Ловко придумал! — сказал однажды
дедушка, разглядывая
мою работу. — Только бурьян тебя забьет, корни-то ты оставил! Дай-ко я перекопаю землю заступом, — иди, принеси!
Ну, вот и пришли они, мать с отцом, во святой день, в прощеное воскресенье, большие оба, гладкие, чистые; встал Максим-то против
дедушки — а дед ему по плечо, — встал и говорит: «Не думай, бога ради, Василий Васильевич, что пришел я к тебе по приданое, нет, пришел я отцу жены
моей честь воздать».
Несколько вечеров подряд она рассказывала историю отца, такую же интересную, как все ее истории: отец был сыном солдата, дослужившегося до офицеров и сосланного в Сибирь за жестокость с подчиненными ему; там, где-то в Сибири, и родился
мой отец. Жилось ему плохо, уже с малых лет он стал бегать из дома; однажды
дедушка искал его по лесу с собаками, как зайца; другой раз, поймав, стал так бить, что соседи отняли ребенка и спрятали его.
Скучно пили чай,
дедушка спрашивал, глядя, как дождь
моет стекло окна...
— Куда мы с ребятами-то? — голосила Анна. — Вот Наташка с Петькой объедают
дедушку, да
мои, да еще Тарасовы будут объедать… От соседей стыдно.
—
Дедушка, голубчик, тошно мне, а силы своей не хватает… Отвези ты меня к следователю в город.
Мое дело…
Дедушка выбрал меня, кажется, потому, что у батюшки
моего, старшего его сына, семейство было гораздо многочисленнее.
Вследствие этого я хотел было написать письмо между двух линеек, как, бывало, мы писали
дедушке поздравительные письма, но совестно стало: слишком ребяческая шутка и так же несвойственно
моим летам, как и замечание о почерке, который, впрочем, довольно долгое время находят возможность разбирать.
Моя мать, при
дедушке и при всех, очень горячо ее благодарила за то, что она не оставила своего крестника и его сестры своими ласками и вниманием, и уверяла ее, что, покуда жива, не забудет ее родственной любви.
В этот год также были вынуты из гнезда и выкормлены в клетке, называвшейся «садком», два ястреба, из которых один находился на руках у Филиппа, старого сокольника
моего отца, а другой — у Ивана Мазана, некогда ходившего за
дедушкой, который, несмотря на то, что до нашего приезда ежедневно посылался жать, не расставался с своим ястребом и вынашивал его по ночам.
Я поспешил рассказать с малейшими подробностями
мое пребывание у
дедушки, и кожаные кресла с медными шишечками также не были забыты; отец и даже мать не могли не улыбаться, слушая
мое горячее и обстоятельное описание кресел.
Хотя я много читал и еще больше слыхал, что люди то и дело умирают, знал, что все умрут, знал, что в сражениях солдаты погибают тысячами, очень живо помнил смерть
дедушки, случившуюся возле меня, в другой комнате того же дома; но смерть мельника Болтуненка, который перед
моими глазами шел, пел, говорил и вдруг пропал навсегда, — произвела на меня особенное, гораздо сильнейшее впечатление, и утонуть в канавке показалось мне гораздо страшнее, чем погибнуть при каком-нибудь кораблекрушении на беспредельных морях, на бездонной глубине (о кораблекрушениях я много читал).
Не слушайте сестрицы; ну, чего
дедушку глядеть: такой страшный, одним глазом смотрит…» Каждое слово Параши охватывало
мою душу новым ужасом, а последнее описание так меня поразило, что я с криком бросился вон из гостиной и через коридор и девичью прибежал в комнату двоюродных сестер; за мной прибежала Параша и сестрица, но никак не могли уговорить меня воротиться в гостиную.
Я спросил Парашу, что это такое читают? и она, обливая из рукомойника холодною водою
мою голову, отвечала: «По
дедушке псалтырь читают».
После обеда
дедушка зашел к
моей матери, которая лежала в постели и ничего в этот день не ела.
Понимая дело только вполовину, я, однако, догадывался, что маменька гневается за нас на
дедушку, бабушку и тетушку и что
мой отец за них заступается; из всего этого я вывел почему-то такое заключение, что мы должны скоро уехать, в чем и не ошибся.
Бабушка и тетушка, которые были недовольны, что мы остаемся у них на руках, и даже не скрывали этого, обещали, покорясь воле
дедушки, что будут смотреть за нами неусыпно и выполнять все просьбы
моей матери.
Мать тихо подозвала меня к себе, разгладила
мои волосы, пристально посмотрела на
мои покрасневшие глаза, поцеловала меня в лоб и сказала на ухо: «Будь умен и ласков с
дедушкой», — и глаза ее наполнились слезами.
Дедушка приказал нас с сестрицей посадить за стол прямо против себя, а как высоких детских кресел с нами не было, то подложили под нас кучу подушек, и я смеялся, как высоко сидела
моя сестрица, хотя сам сидел не много пониже.
Тут я узнал, что
дедушка приходил к нам перед обедом и, увидя, как в самом деле больна
моя мать, очень сожалел об ней и советовал ехать немедленно в Оренбург, хотя прежде, что было мне известно из разговоров отца с матерью, он называл эту поездку причудами и пустою тратою денег, потому что не верил докторам.
Событие прошедшей ночи ожило в
моей памяти, и я сейчас догадался, что, верно, молятся богу об умершем
дедушке.
Дяди
мои поместились в отдельной столовой, из которой, кроме двери в залу, был ход через общую, или проходную, комнату в большую столярную; прежде это была горница, в которой у покойного
дедушки Зубина помещалась канцелярия, а теперь в ней жил и работал столяр Михей, муж нашей няньки Агафьи, очень сердитый и грубый человек.
Отец
мой с сердцем отвечал, и таким голосом, какого я у него никогда не слыхивал: «Так ты за вину внука наказываешь больного
дедушку?
За обедом нас всегда сажали на другом конце стола, прямо против
дедушки, всегда на высоких подушках; иногда он бывал весел и говорил с нами, особенно с сестрицей, которую называл козулькой; а иногда он был такой сердитый, что ни с кем не говорил; бабушка и тетушка также молчали, и мы с сестрицей, соскучившись, начинали перешептываться между собой; но Евсеич, который всегда стоял за
моим стулом, сейчас останавливал меня, шепнув мне на ухо, чтобы я молчал; то же делала нянька Агафья с
моей сестрицей.
Это была калмычка, купленная некогда
моим покойным
дедушкой Зубиным и после его смерти отпущенная на волю.
Дедушку с бабушкой мне также хотелось видеть, потому что я хотя и видел их, но помнить не мог: в первый
мой приезд в Багрово мне было восемь месяцев; но мать рассказывала, что
дедушка был нам очень рад и что он давно зовет нас к себе и даже сердится, что мы в четыре года ни разу у него не побывали.
Милая
моя сестрица была так смела, что я с удивлением смотрел на нее: когда я входил в комнату, она побежала мне навстречу с радостными криками: «Маменька приехала, тятенька приехал!» — а потом с такими же восклицаниями перебегала от матери к
дедушке, к отцу, к бабушке и к другим; даже вскарабкалась на колени к
дедушке.
Беспрестанно я ожидал, что
дедушка начнет умирать, а как смерть, по
моему понятию и убеждению, соединялась с мучительной болью и страданьем, то я все вслушивался, не начнет ли
дедушка плакать и стонать.
Комната
моей матери, застроенная
дедушкой, была совершенно отделана.
Видя мать бледною, худою и слабою, я желал только одного, чтоб она ехала поскорее к доктору; но как только я или оставался один, или хотя и с другими, но не видал перед собою матери, тоска от приближающейся разлуки и страх остаться с
дедушкой, бабушкой и тетушкой, которые не были так ласковы к нам, как мне хотелось, не любили или так мало любили нас, что
мое сердце к ним не лежало, овладевали мной, и
мое воображение, развитое не по летам, вдруг представляло мне такие страшные картины, что я бросал все, чем тогда занимался: книжки, камешки, оставлял даже гулянье по саду и прибегал к матери, как безумный, в тоске и страхе.
Запах постного масла бросился мне в нос, и я сказал: «Как нехорошо пахнет!» Отец дернул меня за рукав и опять шепнул мне, чтоб я не смел этого говорить, но
дедушка слышал
мои слова и сказал: «Эге, брат, какой ты неженка».
Я вслушивался в беспрестанные разговоры об этом между отцом и матерью и наконец узнал, что дело уладилось: денег дал тот же
мой книжный благодетель С. И. Аничков, а детей, то есть нас с сестрой, решились завезти в Багрово и оставить у бабушки с
дедушкой.
Страх
мой совершенно прошел, и в эту минуту я вполне почувствовал и любовь и жалость к умирающему
дедушке.
Милая сестрица
моя грустила об
дедушке и беспрестанно о нем поминала.
Это был человек гениальный в своем деле; но как мог образоваться такой человек у
моего покойного
дедушки, плохо знавшего грамоте и ненавидевшего всякие тяжбы?
Приезжал из города какой-то чиновник, собрал всех крестьян, прочел им указ и ввел
моего отца во владение доставшимся ему именьем по наследству от нашего покойного
дедушки.